Грозовой перевал - Страница 53

Добрых пять минут он не говорил ни слова и не размыкал объятий, и за это время он, верно, подарил ей больше поцелуев, чем за всю их прежнюю жизнь. Прежде моя госпожа всегда целовала его первая. И я видела ясно: он еле смеет заглянуть ей в лицо от нестерпимой тоски!

Только раз посмотрев на нее, он, как и я, уже не сомневался, что нет никакой надежды на выздоровление хотя бы со временем, — она обречена, она скоро умрет!

— Кэти! Жизнь моя! Как могу я это выдержать? — были его первые слова, прозвучавшие откровенным отчаянием. И он глядел на нее так пристально и серьезно, что мне казалось, от одной напряженности взгляда должны выступить слезы на его глазах; но глаза горели мукой — в них не было слез.

— Ну, что еще? — сказала Кэтрин, откинувшись в кресле и сама устремив на Хитклифа взгляд из-под насупившихся вдруг бровей: ее настроения непрестанно колебались в быстрой смене капризов. — Ты и Эдгар, вы разбили мне сердце, Хитклиф! И оба вы приходите ко мне плакаться о том, что сами натворили, — будто жалеть надо вас! Не хочу я тебя жалеть, не хочу! Ты меня убил — и это, кажется, пошло тебе впрок. Какой ты крепкий! Сколько лет ты собираешься прожить после того, как меня не станет?

Чтобы обнять ее, Хитклиф стал на одно колено; теперь он попробовал подняться, но она схватила его за волосы и не пускала.

— Я хотела бы держать тебя так, — продолжала она с ожесточением, — пока мы оба не умрем! Как бы ты ни страдал, мне было бы все равно. Мне нет дела до твоих страданий. Почему тебе не страдать? Ведь я же страдаю! Ты забудешь меня? Будешь ты счастлив, когда меня похоронят? Ты, может быть, скажешь через двадцать лет: «Вот могила Кэтрин Эрншо. Когда-то давным-давно я ее любил и был в отчаянии, что потерял ее; но это прошло. С тех пор я любил многих других; мои дети мне дороже, чем была она; и на смертном одре я не стану радоваться, что иду к ней; я стану печалиться, что разлучаюсь с ними!». Скажешь, Хитклиф, да?

— Ты хочешь замучить меня, чтобы я, как ты, потерял рассудок! — вскричал он, высвобождая свои волосы и скрежеща зубами.

Вдвоем они представляли для равнодушного наблюдателя странную и страшную картину. Кэтрин недаром полагала, что рай был бы для нее страной изгнания, если только, расставшись со смертным телом, она не отрешилась бы и от своего нравственного облика. Сейчас ее лицо, белое, с бескровными губами и мерцающим взором, выражало дикую мстительность; в зажатых пальцах она держала клок вырванных волос. А Хитклиф, когда поднимался, одной ладонью уперся в пол, а другой стиснул ее руку у запястья; и так мало было у него бережности к больной, что, когда он разжал пальцы, я увидела четыре синих отпечатка на бесцветной коже.

— Или ты одержима дьяволом, — сказал он гневно, — что так со мной говоришь, умирая? Подумала ли ты о том, что все эти слова останутся выжженными в моей памяти и после, когда ты покинешь меня? Они будут въедаться все глубже — до конца моих дней! Ты лжешь — и знаешь сама, что лжешь, когда говоришь, что я тебя убил. И ты знаешь, Кэтрин, что я скорее забуду себя самого, чем тебя! Разве не довольно для твоего бесовского себялюбия, что, когда ты уже обретешь покой, я буду корчиться в муках ада?

— Не будет мне покоя, — простонала Кэтрин, возвращенная к чувству телесной слабости сильным и неровным биением сердца: от чрезмерного возбуждения сердце так у нее заколотилось, что это было и слышно и видно. Она ничего не добавила, пока приступ не миновал; потом заговорила вновь, уже более мягко: — Я не желаю тебе мучиться сильней, чем я сама, Хитклиф. Я желаю только, чтобы нас никогда не разлучали. И если какое-нибудь мое слово будет впоследствии тебя терзать, думай, что я под землею испытываю те же терзания, и ради меня самой прости меня! Подойди и стань опять на колени! Ты никогда в жизни не делал мне зла. Нет. И если ты питаешь ко мне злобу, мне это будет тяжелее вспоминать, чем тебе мои жестокие слова! Ты не хочешь подойти? Подойди!

Хитклиф подступил сзади к ее креслу и наклонился над нею, но так, чтобы ей не было видно его лица, мертвенно-бледного от волнения. Она откинулась, стараясь заглянуть ему в лицо. Он не дал: резко повернувшись, отошел к камину и молча там стоял спиною к нам. Миссис Линтон следила за ним подозрительным взглядом: каждое движение пробуждало в ней новый помысел. Долго она глядела в молчании, потом заговорила, обратившись ко мне, тоном негодующего разочарования:

— О, ты видишь, Нелли, он ни на минуту не смягчится, чтобы спасти меня от могилы. Так-то он любит меня! Но это и не важно. Это не мой Хитклиф. Моего я все-таки буду любить, и возьму его с собой: он в моей душе. И хуже всего, — добавила она в раздумье, — я наскучила этой жалкой тюрьмой. Надоело мне быть узницей. Я устала рваться в тот прекрасный мир и всегда оставаться здесь: не видя его — хотя бы смутно, сквозь слезы, — и томясь по нему в своем изболевшемся сердце; а на самом деле с ним и в нем. Ты думаешь, Нелли, что ты лучше меня и счастливей, потому что ты сильна и здорова. Ты жалеешь меня — скоро это изменится. Я буду жалеть тебя. Я буду невообразимо далеко от вас и высоко над вами. Странно мне, что его не будет подле меня! — Она продолжала про себя: — Я думала, он этого желает. Хитклиф, дорогой! Теперь ты не должен упрямиться. Подойди ко мне, Хитклиф.

В нетерпении она поднялась, опершись на ручку кресла. На этот властный ее призыв он повернулся к ней в предельном отчаянии. Его глаза, раскрытые и влажные, глядели на нее, злобно пылая; грудь судорожно вздымалась. Секунду они стояли врозь, и как они потом сошлись, я и не видела, — Кэтрин метнулась вперед, и он подхватил ее, и они сплелись в объятии, из которого моя госпожа, мне казалось, не выйдет живой: в самом деле, вслед за тем она представилась моим глазам уже бесчувственной. Он бросился в ближайшее кресло; и когда я поспешила к ней, чтоб увериться, не обморок ли это, он зарычал на меня с пеной у рта, как бешеная собака, и в жадной ревности привлек ее к себе. У меня было такое чувство, точно со мною рядом существо иного, нечеловеческого рода: он, мне казалось, не понимает человеческой речи, хоть вот я и обращаюсь к нему; и я стала в стороне и в смущении прикусила язык.